Видя, что напрасны будут все покушения склонить епископа Александрийского на свою сторону, Евсевий искал теперь всеми возможными способами вредить ему. Он вошел в тесные сношения с мелетианами, доселе не примирившимися с Церковью, и через них возводил, одни за другими, новые обвинения на св. Афанасия. Явились в Никомидию трое мелетианских епископов с жалобой на епископа Александрийского, будто он обложил египтян податью, обязав их доставлять в пользу Александрийской Церкви льняные одежды. Эта жалоба немедленно было доведена до императора. Но бывшие в то время в Никомидии двое александрийских пресвитеров раскрыли ее несправедливость. Константин осудил поступок мелетиан, но пожелал лично увидеться с св. Афанасием. Еще не успел Афанасий явиться в Никомидию, как уже готовы были против него новые обвинения от тех же мелетиан, будто он помогал деньгами какому-то мятежнику Филумену. Св. Афанасий личным объяснением успел разрушить и эту клевету и так сильно подействовал на государя, ничего столь не желавшего, как мира и согласия, что он отправил вместе с ним послание к православным жителям Александрии, в котором прославлял Афанасия как «человека Божия» и достойно порицал вражду и зависть противников[106].
Мелетиане распустили молву, будто епископ Александрийский, обозревая в своей епархии Мареотскую область, приказал сокрушить или сам сокрушил найденные в церкви у одного мелетианского священника, Исхира, святые сосуды, сжечь священные книги, разрушать святой престол. Сложили и другую басню: будто св. Афанасий одного мелетианского епископа города Ипселы, Арсения, умертвил и отсек у него руку для волхвования. Первое обвинение Афанасий имел случай объяснить государю еще при свидании с ним в Никомидии[107]. Исхир отнюдь не был священником. Правда, его посвятил в этот сан, еще при епископе Александре, александрийский же священник, Коллуф, самовольно присвоивший себе епископские права: но еще на Александрийском соборе 324 года, при Осии Кордовском, этот Коллуф был низложен как самозванец и все им посвященные не признаны действительно поставленными. В том селении, где жил Исхир и где будто бы совершилось оскорбительное для святыни происшествие, не было своей церкви, и день, в который будто бы оно совершилось, замечает св. Афанасий, не был воскресный, когда обыкновенно совершалось богослужение. Итак, все это происшествие было не что иное, как враждебный вымысел. Сам Исхир письменно сознался, что он принужден был к такому несправедливому навету на Афанасия тремя мелетианскими епископами, имена которых и указал. Другое обвинение Константин поручил исследовать своему брату Далматию и рассмотреть Собору, который должен был собраться в Кесарии Палестинской. Поручив вызов к ответу от Далматия, св. Афанасий отправил дьякона своего искать Арсения по монастырям. Посланный, хотя не нашел его, но узнал монастырь, где он скрывался, и привел с собой в Александрию священника Пинну, который способствовал его удалению оттуда, и монаха Илию, с которым он путешествовал. Оба объяснили, что Арсений не только жив, но и ходит с обеими руками. Кроме того, дошло до св. Афанасия письмо Пинны к вождю мелетиан после Мелетия, Иоанну Архафу, к которому он писал, что, так как дело объяснилось и стало всем известно в Египте, то нечего более обвинять Афанасия в умерщвлении Арсения. Сам же Арсений удалился в Тир, где и был узнан местным епископом Павлом и задержан. Все эти обстоятельства св. Афанасий раскрыл императору Константину в письме и взаимно получил от него успокоительное послание, в котором тот с негодованием отзывался о кознях мелетиан и повелевал прочесть это послание публично в посрамление врагов Афанасия. В то же время Далматию и епископам, уже отправившимся на Собор, Константин повелел возвратиться с пути. Казалось, тем дело и должно было кончиться: св. Афанасий не искал наказания клеветников. Сам Арсений явился к нему с повинной головой и просил его принять в общение с Церковью. Даже Иоанн Архаф, глава раскола, искал теперь союза с Церковью и этим чрезмерно обрадовал государя, всего более заботившегося о водворении мира, так что Константин вызвал его немедленно к себе[108].
В следующем же году этот Иоанн переходит на сторону Евсевия, обвинения со стороны Исхира и Арсения возобновляются, по повелению Константина назначается новый Собор для рассмотрения их доносов и Собор оканчивается осуждением Афанасия. Лишь только произнесен приговор на св. Афанасия – Арию разрешено общение с Церковью и он оправляется в Александрию.
Начиная этот Собор в Тире (335 год), как писал Константин, для прекращения беспорядков, возбуждаемых «любопрением», и восстановления согласия в провинциях, разрушенного «высокомерием немногих людей», он уведомлял членов Собора: «Мною сделано все, о чем вы писали: я отправил письма к тем епископам, к которым вы хотели, и требовал, чтобы они приехали и участвовали в ваших заботах; отправил также бывшего консула Дионисия с повелением напомнить о приезде на ваш Собор тем, кому должно, и наблюдать за ходом дела, и особенно за благочинием. Если же что – чего, впрочем, я не ожидаю – осмелится и теперь пренебречь нашим повелением и не явится на Собор; то от нас послан будет человек, который, по царскому указу, изгнав виновного, научит его, что определениям самодержца, направленным к защите истины, противиться не должно»[109]. В то же время и епископ Александрийский получил повеление – беспрекословно отправиться в Тир, хотя бы то и против воли[110]. До сих пор Евсевий и его друзья втайне покровительствовали мелетианам: теперь они решались открыто защищать их, представляя виновника продолжающегося разъединения их с Церковью св. Афанасия. Вменяли ему в вину и то, что он предварительным объяснением устранил необходимость нового рассмотрения принесенных на него жалоб мелетианами на Соборе в Кесарии, – и это представляли как пренебрежение к воле государя. Их последующего видно, что воспользовались случаем представить Константину в более благоприятном виде и дело Ария, который давно уже был возвращен из заточения, но не допущен в Александрию. Предрасположив таким образом Константина против св. Афанасия, враги его сами указали государю, кого бы они считали нужным на предполагаемом Соборе, туда явились как будто люди необходимые – даже из Миссии и Паннонии недавно поставленные епископы Урзаций и Валент, которые были учениками Ария[111]. Во всем виден заговор: мелетиане взяли на себя быть доносчиками, ариане – судьями[112].
